Читая ночь
Изготавливается только после предоплаты! Срок изготовления 10-15 рабочих дней.

По-моему, это очень сильный писатель. И, как водится, с трудной судьбой. Потому что живёт не в столице, потому что пишет "неформат", да мало ли почему... Но я советую это читать, если вы любите прозу со своим стилем, но без лишних выкрутасов — ту прозу, про которую обычно говорят коротко — «это правда».

Я не стал выискивать кусок для примера, а просто взял несколько самых первых абзацев этой большой книги.
Читайте.

КОМАНДИР ПОЛКА

Младший сержант Еремин ведет батарею с ужина. С ума спрыгнуть можно. Да никто не требует, чтобы вели Фрунзе с Котовским или даже прапорщик Пастух, но и не Ерема же!

Обычно это делает сержант Прач, это не от извозчика и разговорчивой прачки, но отпрыск старинного дворянско-го рода Львовых-Прачей. Долговязый, с сухим надменным лицом и плехо говорить рюсски, он командует «Ап!» и все ужасно топают ногами, а он командует отставить, потому что не надо ужасно топать, но звонко печатать, а потом опять ап, и снова даун, и так до семи раз, а то и до семижды семидесяти, благо, столовая далеко.

Здорово! Тогда солдат начинает себя уважать, ему охота для упиться зловещей красотой взглянуть на все со стороны, какими-нибудь сугубо штатскими, лучше мальчишескими глазами. Хочется, конечно, и просто чтобы «со стороны», не без того, но не надо грязи, тем более дезер-тировать тянет всегда, а четкий марш — вещь редкая, по мнению Прача, даже казуистически редкая вещь, так что самому марширующему делается нежно и удивительно. Он воображает себя этак марширующим по Праге, Берлину, Парижу, ну хватит, хватит! Да хоть бы и по отечеству, даже и лучше по отечеству, чтобы бабы, ну молодые, не как матери, а как бабы, пригорюнившись, подолами сарафанов подтирали себе слезы, а следом бежали бы (босоногой стайкой) сопливые мальчишки в картузах, и одна, может, девчонка с козой.

Нет, лучше так: бабы, закрывшись от солнца загорелыми руками, хихикают, подталкивают друг дружку локтями, нетерпеливо переступают по своей колючей стерне, но мы сурово проходим мимо их, и лукавые усмешки на их простых добрых лицах сменяются жалостными вздохами, а потом на зеленых соленых крестьянских глазах появляются слезы, и уже потом в ход идут подолы. Да... Но то, говорю, Львов-Прач.

А то Ерема. Он, конечно, тоже похож на фашиста, но уже с той стороны зеркального стекла. Глазами, например, маленькой, но очень гордой уличной парижанки. Ерема — настоящий грязный бош, уж вы мне поверьте. Он — звероподобен и туп, кожаные шорты, рыжая шерсть на кривых ногах, а она — гром и молния! — вздергивает напудренный носик, картавит отчаянно, туфельки на босу ногу, красный розан в волосах, под шуршащей юбкой ни-че-го, а он бы ее хватать пальцами-сардельками, а она бы:

— Ваш Гитлер уродина! Кровопийца! Его только в сортире утопить! Ну — бей, ах ты зверь, ах ты ирод! — понятно, до какого подлого визга может дойти истинная парижанка, когда ее лапает подобный Ереме грязный бош, грязный, всхлипывая, настаивает она, хотя сама живет на чердаке в американо-латинском квартале без душа, а о банях в Пари-же и слыхом не слыхивали...